Народная артистка СССР, Лауреат Государственной премии, «Примадонна отечественного кино и любимая актриса», как назвал ее Владимир Путин, вручая в прошлом году орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Она играет в театре, снимается в кино, поет и танцует на эстраде, выступает на телевидении…
Людмила Марковна, кем Вы себя считаете? Вы — звезда мюзикла, и в то же время — трагическая актриса, которой по плечу сложнейшие психологические пассажи.
Я никогда не думала, не мечтала быть драматической актрисой. Может быть, потому, что так сложилось в детстве: война, ужасы… Жизнь ведь началась с ужасов. И отсюда — жажда веселья, жажда музыки, жажда чего-то легкого, жажда взлететь, оторваться от земли, от быта. Мне очень хотелось именно взорваться в веселье, в музыке! В то время, когда я поступала в институт, не было таких фильмов. Все мечты были призрачными, неисполнимыми. Они были иллюзиями. На курсе Сергея Аполлинарьевича Герасимова — а это реалистическая школа — мне приходилось входить потихонечку во вкус совсем других ролей. Но вдруг вырвалась картина «Карнавальная ночь». Я была тогда на третьем курсе. И вся моя драматическая основа, которую я уже где-то там начала постигать, разбилась. Я на долгие годы, как Вы сказали, стала для зрителей веселой, неглубокой артисткой. И до того, как подойти все-таки к другому жанру — к драматическим, трагическим ролям, — прошло много времени. Изменилась жизнь, изменилась я, изменился возраст, изменился организм, изменился взгляд на жизнь. Так вот получилось, что я играю такие разные роли.
Актерская универсальность для Вас — природный дар или же осознанная позиция? Строите ли Вы на этом какую-то творческую философию?
Когда я поступала, даже речи не могло быть, чтоб на эстраде как-то двигаться. Когда я впервые попробовала это сделать… О-о-о! Уничтожили в пух и прах в прессе: что это за ка-фе-шанта-ан! Это ведь было какое время: все чопорно, девочки в белых передничках… Разрыв очень большой. Сейчас все ж двигаются, все поют, танцуют. Но давайте оглянемся назад. Это все начала я. Ужасно быть вначале! Я первая запела и затанцевала. Ну, не говоря, конечно, о каких-то ролях у Любови Петровны Орловой. Ну то было совсем другое. А так, я считаю, что актер, который не движется, не пластичен, не музыкален (не обязательно петь, но чувствовать музыку необходимо!), который не ориентируется свободно во всех жанрах — лучше ему тогда этим не заниматься.
Вы считаете, что совершенство — это совершенство во всем?
Вот Олег Даль был блистательным артистом. О нем замечательно сказал Радзинский: «Он болел болезнью — манией совершенства». Мне кажется, что самое трудное в существовании актера — это то, что во всем должно быть совершенство. Не обязательно быть с оперным размахом голоса. Главное — тембр, чтобы тебя отличали. Музыкальность. Когда я сейчас слышу десяток Стрелок, что-то мне это не интересно. А вот Земфира появилась — и сразу мне жить хочется. Драматический актер должен владеть всем. И в приличной степени.
В своей книге «Аплодисменты» Вы обронили мысль о том, что не надо гнаться за двумя зайцами, что надо быть хорошим в чем-то одном. Пытались ли Выделать выбор?
Ну, например, я снимаюсь в драматической роли в «Двадцать дней без войны», где и не пахнет музыкой. Тогда полтора года съемок все то, что я безумно люблю (джаз и другие какие-то вещи), оказывается противопоказано тому персонажу, которого я играю. Не мне, а персонажу! А я в это время живу его жизнью, я уже иная. Я уже надела на себя другую шкуру, из которой очень трудно вылезать. Это, если хотите, как змея вылезает весной из шкуры. Трудно влезть, а вылезти еще труднее. У меня и походка, и лицо, и даже нос, и глаза, и дыхание, и мозговые извилины, и давление, и сердцебиение — все перестраивается. В это время выступать на эстраде я не могу. Вот потому я и говорю, что параллельно — очень сложно. Надо или до конца там или до конца здесь. Я бы сделала, может быть, что-то оригинальное на эстраде, уйди я из кино и полностью посвяти себя розыску репертуара. Поиску своего внешнего облика в этом репертуаре. Чтобы меня сразу отличали: ага, это она!
Вы пишете «моя эклектичность». Это больше мешает или помогает?
Да если б ее не было, я бы не могла играть. Я бы иссякла. Иссякла — но вдруг что-то накапливается, выталкивается. Что-то там в организме происходит. Да разве ж я могу объяснить Вам словами, что происходит у меня внутри? Если Вы ко мне датчики подключите, они покажут, что это не нормальное существование организма. Актерский организм — это аномалия!
А можете ли Вы представить себе, что не стали актрисой?
Да Вы посмотрите на меня! Разве у меня может быть другая профессия? Я же могу быть всем! Врачом, инженером, директором фабрики, первой леди Райцентра — но только будучи актрисой.
Какую роль в Вашей актерской судьбе сыграл Ваш отец?
Самую большую и самую главную, потому что он во мне увидел актрису, когда мне было всего 8 дней. Мама меня вынесла из роддома. Папа посмотрел и сказал: актрисой будет, ее весь мир будет знать, а женихи ее все окна повыбивают.
Если у человека нет путеводной звезды, какой был для Вас отец, — надо ли искать ее, эту звезду?
Нет, искать очень трудно. Надо просто делать свое дело. Тихо-тихо-тихо заниматься — но своим, понимаете? Своим! Не сетовать, не брюзжать, принимать то, что есть. Хвалу и клевету приемли равнодушно. И тебя обязательно увидят. Смотришь — и путеводная звезда сама появится. И когда-нибудь скажут: кто это? очень интересно, а ну-ка, давайте его сюда! А дальше уже — Ваше умение.
Чем, на Ваш взгляд нужно обладать, чтобы добиться в жизни успеха.
Божьим даром — это во-первых. Всегда видно сразу, что человек устроен неординарно, против всех законов. А потом — сила воли, целенаправленность, умение себя во многом ограничить. Если живешь для сцены, для зрителя, то все остальное только мешает. Потому актер, как правило, одинокий человек. Трудно себе представить душу более одинокую. Туда же влезть невозможно. Пить нельзя, курить нельзя, спать поздно ложиться нельзя, переедать нельзя. Столько всего нельзя! Потому многие таланты грандиозные гибнут.
И еще не расцветшие гибнут. Одна-две роли — и все. Сколько таких примеров… Прожить долгую жизнь в искусстве — это самое большое искусство.
Успех — внешнее, за ним иногда кроется пустота. Чтобы достичь своих собственных горизонтов, человеку не всегда нужен «успех».
Успех и пустота? Так не бывает!
Другой вопрос, что никогда успеха тебе не простят. Успех — это значит, ты выделился из всех. А раз так, то будь добр иди по этой планке, не обращая внимания ни на что. Это очень сложно, потому что, как только ты выделился, стал не таким как все, ты уже не безвреден. И вот тут-то начинается. Вот тут надо идти через все, зажав сердце в руке. Идти через свой успех дальше, дальше, дальше. Потому что талант очень зависит от того, что с ним сделают люди, языки, журналисты, коллектив. Удержаться на этой негативной, убивающей наповал волне успеха… Никогда не известно, когда он придет. Вдруг раз — и успех! А ты сам его не ожидал. А если успех был, значит, он не пустой. Нет. Это не пустота. А вот удержать его… Это как удержать коня, который вырывается, летит. Не каждому удается. Многим приходится долгое время ждать и быть готовым к прыжку. Быть готовым к прыжку в любой момент, когда о тебе забыли, когда уже плиту сверху положили, понимаете? А ты там все равно дышишь. Потом бац — и из щели вылетел:
эту песню не задушишь, не убьешь. А вот еще самая большая загадка в жизни — оставаться во все времена современным человеком. Это очень быстро проходит, в одну секунду. Сегодня нам с Вами интересно, а завтра Вы придете ко мне делать интервью, а я уже пеплом обсыпана.
Людмила Марковна, важно ли для артиста считать себя совершенно исключительным?
Если это показываешь всем, значит, ты глуп. Но внутри ты должен знать это. Вообще, самый большой судья себе — ты сам. Что бы про меня ни говорили, что бы ни писали, я знаю, где я сделала не так. Может быть даже, никто и не заметил. Но я с ума схожу: как я смела, как я могла! Это уничтожение себя, конечно.
Актеру проще или труднее найти себя? С одной стороны, он постоянно играет кого-то другого, он перевоплощается. С другой стороны, максимально вскрывает собственные возможности в отличие от простого человека, который…
Я буду говорить только об актерах, потому что неактер — это совсем другой человек, ну совсем другой. В жизни мы можем общаться, но только у меня в голове абсолютно иное в это время. Мы идем на базар вместе, а я думаю: ой, как же эти яблоки прекрасно подошли бы в «Любовь и голуби»! Совершенно другое мышление — у актера настоящего, истинного актера. Я думаю: о, это платье! Мне самой оно не нужно, но я знаю, что в работе может пригодиться. Вот эта кофточка — она же в «Клячах» будет хорошо! Ну я иду и покупаю какую-то чушь, в которой потом «блистаю».
Так чем же актер отличается от неактера?
Обыкновенный человек пройдет и не заметит, не услышит того, что услышит, увидит и непременно зафиксирует актер. Или режиссер, который обязательно подумает: «О! какая мизансцена!» Это ведь совсем другой взгляд. Я, например, иду на танцы смотреть, как танцуют пожилые люди. Мне это нужно было в «Любовь и голуби», нужно было уйти от своей пластики. И вдруг я там нахожу теточку одну. Она в таком восторге — одиночка, знаешь, — сама себе дует, приплясывает! Вот и все. А другой не заметит.
Не теряет ли человек самого себя во всех этих ролях? Или это помогает ему обрести собственную неповторимость?
Каждая роль воспитывает. Учит, иногда мешает, и быстро хочешь от нее избавиться — это когда какая-нибудь гадость, отрицательный персонаж. Но познавая психику героя, начинаешь думать: что же там, черт побери, такое, почему же он так делает? Глубоко лезешь в его биографию: какой он был в детстве, какие родители. И находишь причины. Я сама выстраиваю жизнь этого человек. А иначе не сыграю. Именно так идет работа над ролью. С актером рядом жить очень тяжело, потому что он все время погружен во что-то.
Я, например, дома все уберу, тра-та-та-та сделаю, но внутри у меня что-то там такое… сквозняк какой-то.
Вы никогда не пробовали понять, почему лицедейство — противное Богу занятие?
Черт его знает. Наверное, потому, что актер занимается поиском… греха.
В себе?
В себе, в других… Греха, который он потом выносит на поверхность. Актер — он же играет Бог знает что! Но кто всегда имел самый большой успех у народа? Юродивые и пьяницы. Потому что могли говорить прямо… в глаза правду. Вот и актеры так же.
Вы — верующий человек?
Ну, видите ли, какое дело… Я не верующий человек, я не религиозна, но всегда интересовалась церковью. Папа мой читал молитвы с иронией, шутя: на всякий случай — а вдруг Бог есть! «Очи всех на тя, Господи, уповаю». Меня притягивает церковь православная, с запахом ладана, с пестротой убранства. И холодно очень в католической церкви. Значит, не мое.
Что Вы считаете сущностью русского человека?
Соборность. Соборность и бунт. Доверие, доброта, братство. Помогать друг другу. Подерутся, побьются, помирятся, побратаются — и опять доброта, братство, любовь.
Сегодняшний индивидуализм, закрытость чувств — это влияние Запада? Или причина в другом: трудный период?
Потому что ты не имеешь права нарушать частную жизнь, хоть ты сдохни! Ну как это так? Вот валяется на пятой авеню человек, бомж — не трогайте его, он так хочет. Только нельзя так жить, нельзя! Да какой романтизм, если вы с утра до вечера смотрите американские шоу и игры все эти. Когда я попала в Америку, я подумала: Боже мой, какой позор! Все за «доллары» бегут, задрав штаны. Сейчас здесь все то же самое.
Удастся ли нам преодолеть эту американизацию?
Со временем, думаю, обязательно. Надо наесться. Люди жили в закрытом обществе. А я-то ездила очень много, я видела — и сраазу отсекла, сразу поняла, что это не мое. Замечательно, но не мое, изумительно, но не мое. Меня спрашивали: хотели бы Вы сыграть в Голливуде? Да нет! Нет! Потому что я должна вырасти там и мыслить на английском языке, а не «вот эбаут»! Шо мне «вот эбаут»? Шоб на меня смотрели как на недоразвитую? Зачем? Я понимаю, что если б я владела инструментом — там не нужно языка. Если прыжок барышниковский — там не нужно языка. Я прыгнула бы, там язык в ногах, в пластике. А так мы же калеки. Русский язык — я на нем мыслю, я на нем словосочетаю личностно. И вдруг я — там. Почему? Не зная вот этого, многие уезжают, потом приезжают обратно. Сейчас же большой поток идет обратно. Так что дай Бог талантливым людям всем устроиться по-своему.
Как Вы ощущаете современность и перемены, которые происходят у нас?
Как я их ощущаю? Это болезнь. Уже выросло целое поколение людей, которые не были пионерами и комсомольцами.
Когда была война? «Где-то в тринадцатом». Кто такой Берия? «Не знаю». А кто такой Гитлер? «Ну-у-у, Гитлер был против революции». Это извините! А Пушкин в двенадцать лет писал: «Со старшими мы братьями прощались, завидуя тому, кто умирать шел мимо нас.» Ребенок в восемь лет уже должен знать обо всем, что было необыкновенного на его Родине. Иначе он ее не поймет, если будет воспитан только на американской музыке, на американских картинах. Мы таким образом можем превратиться в третий мир. Я с ним очень хорошо познакомилась в советский период, бывая часто за рубежом, с нашими фильмами. Приезжаешь — а там эти американские плакаты. От Мальборо до, я не знаю, колготок. Недавно по ТВ была передача, я случайно включила: сидит ребенок с автоматом, лет пяти. И что он запел? «Голова обвязана, кровь на рукаве, шел под красным знаменем…». Я думаю, какие правильные родители, корни ребенку… Он же ведь мог спеть и что-нибудь такое, я не знаю… ну, как у нас сейчас поют: «Я встал утром, я оделся, ее обнял и вышел рано, но она была в юбке, потом без юбки…». Все, что вижу, то и пою, как акын.
Когда Вы писали о своей любви к Родине, это выглядело несколько, что ли, несовременно.
Да. Мне очень многие это говорили. Видите ли, у меня ведь какое происхождение: папа из батраков,а мама из дворян. То, что она из дворян, я никогда не знала. Это скрывалось. И только после перестойки мама вдруг заговорила голосом, каким говорила бабушка: «Этот Ленин, подличуга, провокатор! Как людишки жили при царе! Всего было вдоволь! Скотина своя! Машина Маккормик из Англии!». Вот такой симбиоз. Как мой папа говорил: в нашей семье собралась вся советская власть, а может даже и плюс электрификация всей страны (ха-ха). Я писала о Родине так, как думала. Прошло уже много времени. Но если бы я выросла не так, как выросла, то мы бы с Вами не делали этого интервью. Ведь именно та жизнь меня закалила. Тогда ж мы, поймите, не знали ничего. Мы ведь за Сталина, за Родину… Да за Родину я готова была на амбразуру лечь! Я ходила босиком по морозу — ребенком! — потому что хотела быть, как Зоя Космодемьянская. Были примеры — сейчас примеров не видать. Во всяком случае, мало.
Несколько слов об Украине.
О-о! Это мой больной вопрос. Украина — моя Родина, хотя дома говорили на русском. В нашем дворе была школа, и она оказалась украинской. Все предметы — на украинском языке, русский шел как иностранный. Наша учительница украинского… Когда она читала «Плачуть голи дэрэва, плачуть соломьяни стрихы, умываеться слёзамы убога земля, и нэ знаю, колы посмихнеться…», у нее по щекам текли слезы. А мое, наверное, актерское нутро — я этого еще тогда не понимала, но чувствовала — оно подсказывало, что здесь что-то очень неординарное. Почему она плачет? Потому что любит этот язык.
Человек, который не любит страстно то, чем занимается, это уже… Так я училась. На таких примерах познавала, что такое моя профессия. А когда моя учительница русского языка читала Маяковского, Пушкина: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит»… Она смотрела в окно. А я видела ее профиль и думала: «Боже мой! Она же прекрасна!». Человек хорошеет, когда занимается своим любимым делом. Для меня Украина, украинский язык — это очень много. Я езжу на Украину, теперь я даже почетный гражданин города Харькова.
Что для Вас Родина — сейчас?
Сейчас все по-другому. Теперь я понимаю, что Родина — это моя профессия. Это картины и спектакли, в которых я участвую. Это мои партнеры, которых я должна любить. Родина это уж во всяком случае не Садовое кольцо. Люди — вот та единственная моя почва, которая дает мне возможность — их нежность, любовь и вера в меня дают мне возможность — существовать дальше. Вот что такое моя Родина.
Беседовала Татьяна Изотова